Стихофлэшмоб
Jun. 17th, 2014 01:28 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
hild_of_vilnius"Правила очень простые: вы отмечаетесь в этой записи, я даю вам поэта, чье наиболее нравящееся вам стихотворение вы публикуете у себя в дневнике вместе с этими правилами. Поэта можно назвать любого: от нашего всё до вашего лучшего друга, публикующего стихи у себя в блоге."
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
fredmaj - Мышь, kemenkiri
Самое любимое, пожалуй, это.
Золотое "Слово" (1?)
Я завелась с одного имени: по приезде с игры лазила по сети "на знакомые слова" и узрела перевод (а раньше - не задумывалась как-то): "Мальбет - "золотое слово"". Ассоциация на именно что "Слово" - "...о полку Игореве" которое, была мгновенной с желанием заменить Святослава, что изронил - вот, вот! - золотое слово, со слезами смешанное, - на Мальбета, ибо слезам там самое место...
Но в результате перечитывания Слова пока вылезло ВОТ ЭТО...
И промолвил Гзак Кончаку:
«У меня рюкзак на станке,
У меня ветра начеку,
У меня Донец на замке».
Но ему ответил Кончак –
Было орэ у Кончака:
«Про него ветра промолчат,
Путь его укроет река,
Отведет глаза нам огонь,
По зиме запутает наст…
Обойдемся, Гзак, без погонь.
Обойдется Игорь без нас».
Теребил колчан – предрекал:
«Хоть ты, Гзак, велик и пальцат,
Не опасна князю река –
У него ведь нету Кольца.
А удержишь все же, мой свет, -
И с рассветом в земли твои
Вступит Дева-Сила и вслед
Ей заголосят соловьи,
И оковы-стены падут…
Стен не держишь? Башенки веж.
…Так что, хоть себе на беду,
Но за камышовый рубеж
Убежит… А впрочем – уже:
Слышишь, как притихла река?»
О кольце, о деве сюжет
Оставался новым векам.
Времени не скажешь «Назад!»,
Только зверем мечется мысль.
Вещи распаковывал Гзак,
Чашу доставал под кумыс.
И печаль у Гзака остра,
Тяжела его голова,
Он сидит всю ночь у костра,
Как Тьмутараканский болван.
17.05.04, после «Слова»
Даниляколь. Осень
(Песенка на всю ночь)
Удержись за уздечку - да правой рукой,
Слева будут закат, пустота и покой.
Осень ткет тишину, небо – ткацкий ей стан…
Под небесной дерюгою спит Казахстан.
Трав запутанных вязь – где найдешь здесь леса?
В поле – желтым промазанная полоса,
А вокруг – лишь извечная суть этих мест:
Полустепь… Полумгла, полувзгляд, полужест.
Полужест на века – пальцев полуизгиб.
Мы в дороге пока – да не видно не зги.
Кто там кроки чертил? Неужели соврал?
Вся реальность уже – за рекою Урал…
Вся реальность уже – двух коней полурысь,
Да несытой душе путь един вглубь и ввысь, -
Лишь бы ёкнуло сладко – миры ли, века…
Только черной перчаткой на горло – тоска.
Ты, привыкший к своей темноте, посмотри,
Как отчаянно жили мы те сентябри! –
Изникая на треть, докопать, добежать…
…Руки не отогреть и поводья не сжать.
Ты, привыкший к пути и бездомью без дна,
Знаешь сам, как к пяти эта степь холодна.
Подари мне костер у курганной щеки –
Ты, кто линии стер и с души и с руки.
…Огоньков половодье вдали. Повезло.
Пусть упали поводья давно на седло.
Этот холм, эти башни…
Ох, кто-то соврал,
Порешив, что за поймой – всегдашний Урал…
Удержись за уздечку – да правой рукой.
Как же холод извечный похож на покой!
Как молчанье похоже на верный ответ…
…Льдистый отблеск на коже и бледный рассвет…
17.04.2002, ночь – утро
(а еще мне нравится, как Мыши ее поют)
НА МОТИВ СКАДИ*
(* «И в тряске, и в давке...»)
Примета 2001 года –
Я все начинаю впервой.
Мне – путь на восток, мне – игра и свобода,
И шанс не дружить с головой.
Я торю дороги, я мучаю струны,
Влетаю с размаху в стекло...
Моя золотистая, легкая руна,
За что же мне так повезло?
Мои города стоят парочки Даний –
В них правят одни нелады.
А мудрые прочат мне ворох страданий,
И не обещают сады.
Владыка судьбы, вы откажете ль даме
В пригоршне такой чепухи?
...Всё степи и степи – моими садами,
Но зреют и зреют стихи.
Привычно себя заложив с потрохами,
Сама же признала стократ,
Что я угодила своими стихами
В единственный верный квадрат.
И поздно кричать: «Отпустите обратно!» –
И рвать распечатки из рук,
Своей головой, безнадежно квадратной,
Вписавшись в сей замкнутый круг.
Для славы ль пишу? Нет, берите уж выше –
Всё в этом году по плечу!
В награду обещаны желтые мыши –
Ну что ж, я сполна отплачу.
Не скажут ли после: «Напрасно старалась
Строкой отвести тьму и зло»?
...Судьба моя, Майтимо, горькая радость,
За что же мне так повезло?
ПРИГЛАШЕНИЕ
Грабим, словно судим,
Словно правды ради.
Лучшая из судеб –
Чертежом в тетради,
По жаре и пыли –
Лучшая из судеб,
Хоть бы и в могиле
Ничего не будет.
Пустота поманит,
Дождь предложит помощь…
Помнишь, в Арамане
Было хуже – помнишь?
Лился сумрак сонный,
Горестям охрана…
Дождь среди сезона –
Рано, рано, рано!
Рана – как расплата,
Знак конца, что брезжит.
Не родись крылатым –
Обдерут, обрежут,
На черченья нужды
Изведут, на перья…
Тело станет чуждым –
Кто, скажи, теперь я?
Если нас осудят –
Только правды ради.
Лучшая из судеб –
Не родиться в Арде.
Хоть в пивном Шумере,
При Иване Грозном…
Только в высшей мере
Поздно, поздно, поздно!
По знакомым лицам,
По заросшим склонам,
Где в ущерб столицам –
Нищета сезона,
Где до края зноя
Грех молить о чуде,
Где всегда иное
Было, есть и будет.
Будет имя платой,
Будет битва Пятой…
Не родись крылатой,
А родись с лопатой,
Чтоб, когда нисходит
Худшая из судеб,
Не отбиться – хоть бы
Крикнуть право будет:
«Aiya, сладость лета,
Горшая на свете!
Если песня спета,
Пусть уносит ветер,
Aiya, бьется море,
В кромку мела – травы,
Мы свое отспорим,
Хоть мы и не правы.
Aiya…»
13.07.2002, перед дождем
Антиисторическая баллада
Академик привычно мечтал о двенадцатом веке,
Проектировал терем бревенчатый вольному князю,
Размещал меч варяжий, фиал, привезенный "из греки",
Ломкий свиток о травах, увитый латинскою вязью.
Измерял галерею шагами, делил на сажени,
Даже к граням оконца аршин приложил втихомолку:
"Все прилажено, княже, гряди от пиров и сражений,
Все дружины вперед, без дорог, перекинувшись волком!"
Академик любил реконструкции вольное право,
Длил сравнения лесть: книжник, конник, нестарый мужчина...
А в единой строке встал Всеславур на месте Всеслава.
...Так и бродит эльфийская тень в монографии чинной.
Тронет тканый футляр - сам собой раскрывается травник,
Пред мечом повторяет стихи на Высоком Наречьи...
Академик в тревоге. Его успокоил бы правнук,
Да тому глубоко безразличны дела человечьи.
Жаркой клятвой томим, он сражения ищет. Но странно:
Ныне волчьи следы прочь от черной ведут цитадели!
Видно, полоцкий князь пробежал по равнине Лотланна,
Да на Русь повернул, в налетевшей растаяв метели.
3 февраля 2001
Увечный король. Как меча рукоять,
Судьба тебя вынет из ножен, -
И будешь у Вечности вечно стоять,
У края, у бездн и подножий.
И, душу зажав в опустевшей горсти, -
Обугленной, треснувшей кожей, -
Ты так и не сможешь промолвить "Прости", -
Решив, что ответ невозможен.
Но Некто, тебя осеняя плащом
Из света (и свет - твое ложе),
Вернет тебя в мир, где ты будешь прощен,
Затем, что иной - невозможен.
Отчетлив и вечен, на ветер и боль
Себя отдавая без боя,
Уже не увечен, уже не король,
Отныне ты будешь - собою.
19.12.03
Dispossessed - 2
или
"Уходили то все же - жить..."
- Кто знал, что через пятьдесят
Лет.... шестьдесят? Какая разница!..
На ветках яблоки висят,
А Химринг строится и красится.
И будет урожай - держись!
Держи корзину, как сумеется...
Кто знал, что можно будет - жить,
А тьма и гибель - перемелются?
Кто отрекался, проклинал,
Пил жадно воздух, тьмой разреженный, -
Никто не ведал и не знал,
И даже может быть - не брезжило.
Я уходил на рубежи,
И приучал себя к зиме еще...
Кто знал, что можно будет - жить?
Всё тот же, сам едва умеющий.
Я смерти ждал - и вышел в сад.
(Ждал смерти? - им однажды пройденной...)
И вот - не берег, не леса,
Но земли эти будут *родиной*,
И уж отсюда не уйду,
А эти ветви - подтверждение...
...Там яблоки висят в саду
И размышляют о Падении.
* * * *
И все это – правда.
И болью на убыль уносится дождь.
Мы выбрали право –
Замерзшие губы и «Врешь, не уйдешь».
От каменных стен и высокого града
Мы – дар Пустоте.
…Если все это – правда.
Мы выбрали ветер,
И красный закат, и обрубок Луны.
Но с белых соцветий –
Такая тоска по стране тишины!
Желанный покой –
Захлебнуться бы в пене и свете…
Нет, слишком легко.
И к тому же – мы выбрали ветер.
Не ладится вера,
Но камень на камень – в стене как в щите.
Мы верности мера,
Мы Долгого мира тревожная тень.
Мы приступа ярость и тяжкая сила примера.
Судьба состоялась.
Вот только – не ладится вера.
Холмы и прохлада –
Бескрайнего мира бездонны дары.
Не славы, не сладу
С веками прошу у вершителей этой игры –
Мы выбрали мир,
И себя, и да будет расплата:
Мы станем людьми.
Но вернутся – холмы и прохлада.
….По лопнувшей вере –
И капли видений, и камнем – утрата.
Не клялся, но верю,
Что близится день, и что все это – правда.
16.07.2002, закат
* * * *
…И каждый зачерпнул из родника.
(Спокойная зеленая долина,
Привал, что будет мирным, но недлинным).
Один лишь ждал, не спешившись, пока
Иные пьют. Скажу ль – вынослив? Горд?
Я зачерпну еще. Испей, мой лорд.
…И отступился в мягкую траву –
Прозрачность вод в словах неизмерима –
И вдруг прочел (или – услышал зримо):
«Коснусь воды – поверю, что живу».
Я на два шага слепо отступил
И не смотрел, как он с ладони пил.
..И будет день, когда падет земля –
Как дело наше – в руки небосвода, -
Что в этот день, когда иных свобода
Расплещется, иных же веселя,
Внести осмелюсь в призрачный чертог?
Тебе – тех вод обещанный глоток.
07.06.2002 2:51, глюк по Анариону (отслушано 1,5 кассеты)
[Тени Долгого Мира] Вот это тоже одно из любимых.
«Надеяться – больно. Уж лучше – покой», -
Почти что улыбка - на губы,
И бережно, как обожженной рукой,
Сжимаешь наполненный кубок.
Быть может… Но все-таки много больней,
Скользя в неизбежную бездну,
Не видеть ни перед собой, ни за ней
Хоть малости, духу любезной, -
Надежды. А впрочем, не ты ли – лишен
Хотя бы возможности этой?
…Отчаянно, как обожженной душой –
В пространство, не чая ответа.
И те, что сникали, и те, что тогда
Клялись не пустить к тебе осень
(А то, что в бокале – какая беда,
Что было не выпито вовсе?) –
Такая беда и такая тоска –
Мы все твоей крови и крова
Причастники. …Годы текут, как река,
Ветра хлещут стены сурово,
А солнце сквозь пряные травы слепит,
Но Север – так явственно – рядом…
И скачет надежда твоя по степи
От Хитлума с малым отрядом.
03.08.03, отвал, посвящается пению «Надежда – мой компас земной»
* * * * (и это тоже)
Словно лист опадает – века,
Словно ветер по листьям гуляет,
Но никто, никогда и никак
Мою верность не определяет.
Знаешь, верность приходит сама,
Не прося и не требуя даже,
Только в ночь отступают дома,
На какие она не укажет,
Только в ночь пролегают шаги –
Как обманчиво мирно и звездно! –
Оглянись, отшатнись, убеги, -
Ты успеешь, спасешься, - но поздно, -
Словно лист обрывается в ночь,
Словно ветер колотится в двери…
Не успеть, не сдержать, не помочь,
Так хотя бы останешься – верен.
Пепельный вальс
Видно, верят - шли мы наяву
Морем вброд, -
Те, кто Домом Пламени зовут
Мой народ,
Верят - высекает искры гнев
Наших глаз…
Только пепел знает об огне
Лучше нас.
Странно - повторяют до сих пор
Тот рассказ,
Что народу искаженный лорд -
В самый раз,
Если уж не свел его на нет
Меч судьбы…
Только пепел знает об огне -
Он там был.
А когда сорвался счет потерь
Вновь во тьму,
Так ты и не понял, как теперь -
Одному?
Тенью промелькнуть в чужой судьбе -
Тоже честь…
…Только пепел знает о тебе,
Кто ты есть…
Кровь, серебро,
Пух и перо,
Пламя, полет, цепи,
Все это блажь,
Путь, да не наш,
Истина - лишь пепел…
* * * *
Что я должен до смерти, кому,
Что все время да слева болит?…
? (из репертуара Потани)
Не насытится Времени пасть,
Но останется вечная честь,
Высшей милости странная масть:
Благодарность за то, что ты есть.
…Шаг к нему (там, где мог бы – и два)
Болью, жалостью, даже – мечтой…
А в ответ – как себя отдавал,
Воздавая почти ни за что.
А твердили-то: холоден, горд,
И в надменность одет как в броню…
По зиме – не забыть до сих пор –
Он все жался поближе к огню,
Все искал, прислоняясь к стене,
До ожога нагретую печь…
Об иной и не знаю броне.
(Не расплавить ее, не рассечь…)
А потом – жар и холод погонь,
Через боль, до затменья ума…
Говорят: «Их одежды – огонь».
Что же мнится мне в пламени тьма?
Что же меркнет, туманится свет,
Как затменьем, по кромке судьбы?
…Мой последний неравный ответ:
Благодарность за то, что ты был.
…И никак не вернет в ту же тьму
Путь мой, бремя бескрайней земли….
Что я должен – и в смерти – ему,
Если имя, как рана, болит?
Второе отречение
- Как ты для себя видишь отречение от Клятвы?
- С подоконника.
(Несостоявшийся разговор)
"Я отрекаюсь, ибо с меня довольно".
В речь облекаюсь, ибо еще безвольно
Не прилагаюсь к Клятве, еще живую
Душу собой являю, я - существую.
Небо снижаясь, падает? Нет, на месте.
Я продолжаюсь, не удостоен мести.
Раньше бы, чудо... Тенью: "Еще раскаюсь..."
Прочь! И покуда, радостью - "Отрекаюсь!"
Обморок звуков. "Подло!" и "Незаконно!" -
Шум суетливый. Тень при стекле оконном,
Мысли обрывок, свет от окна нерезкий...
И, как с обрыва: "Что еще на повестке?"
01.05.03, приезд Больдога
* * * *
Тем спасение, проклятье - иным,
И при этом - никому не нужны.
А какое у нас чувство вины...
ВОТ ТАКОЕ у нас чувство вины!...
А какая нам дорога назад -
Вражий дротик на любом рубеже.
..Ну а то, что голубые глаза
Сотню лет не замечают уже.
А какой у нас был Мир... Не проси
Рассказать: он просто был, и - иным...
...И не знает, что, быть может, красив,
Тот, стоящий у изгиба стены.
(мне упорно видится, что оно про Нильдо)
Полудикая неохота
Написалось. Поводом была случайно попавшаяся на глаза фраза в ЖЖ вообще не про то.
Так закрывайте покрепче и окна и двери,
Не доверяя благому раскладу планет!
Нынче такое поветрие (или поверье?) –
То, что и было, и есть, только все-таки – нет.
Только не нужно бы – дрожи, холодного пота,
Глупых заклятий, замков, помраченья ума…
Это не дикая – и вообще не охота,
Разве что стража – извечной границы, где тьма.
Не собирайте дружину, народное вече,
Это – не враг: их до мути боятся враги.
…Тот, кто на «Вечен?» привычно откликнется :«Нечем», -
Старший у них. Отступи хоть на шаг… Не беги! –
Порчи не будет. Но хватит и беглого взгляда, -
Серого, темного, черно-бездонного, в ночь, -
Чтобы понять, до чего же отчаянно надо –
Но ни за что и ничем не сумеешь помочь.
Если бы кто-то иному исходу поверил, -
Это не просто, хоть слово узнав! Не спеши…
Всадники едут. В селенье закрыты все двери.
Только страшнее – закрытые двери души.
22.04.2009
... и что интересно, представляются мне не призраки и глюки, а какие-то вполне реальные товарищи совсем-уже-Конца-Эпохи - и какие-нибудь совсем дикие люди. Которые уже прежнюю расстановку сил в Белерианде не застали совсем. Смешанное племя Эстолада? Халадины? А может, эти - вообще из-за гор, Белерианда не видели, пока он не утонул...
Фингон. Клятва.
Я имею на тебя право.
Я не верую в тщету чуда.
Хоть бы прочие кругом - правы,
Не устану, снова звать буду.
Сдвинул сердце я твое трижды
С мертвой точки тишины, с края.
Я добьюсь тебя. Дойду. Выжду.
Я не верую, хотя - знаю:
Это тело вряд ли жить сможет.
Слышишь - сотней голосов ноют:
"Он не выживет - собой". Что же!
Обещаю: будет жить - мною.
Зря ли был я - черных стен выше,
Где до неба и земли - равно?
Я тебя не отпущу, слышишь?
Я имею на тебя право.
...Листья падают - твоей масти.
Сквозь отчаянье кричу тьме я:
"Я ведь Нолдо, я и сам - мастер,
Я небывшее творить смею!"
Без ответа - плач ваш и яд ваш:
Слишком больно - вслух о том чуде.
Без свидетелей - моя клятва,
Не угроза, но обет: "Будет".
Нужно - черную твою гостью
Встречу грудью и уйду - выше...
Я столетья отдаю горстью.
Проживи их за меня, слышишь?
22-23.08 2001, Малаховка-Люберцы-Часовня
И напоследок:
ТЕПЕРЬ И ВСЕГДА
Видишь облако? В нем алмаз. Кто теперь за кого в ответе?
Не за страх, а за совесть - враз отрекаясь от всех на свете,
Нарезая круги во тьме, натыкаясь во тьме на ели,
С боем двигаясь по зиме - на одной заводной эстели,
Раздавая удары впрок, развернув золотое знамя
Лгут критяне. Тебе урок - никогда не общайся с нами.
Любелия, «Критская тема»
Если яркий огонь горит –
И пугает, и ближе тянет.
Если остров зовется Крит –
Вероятно, на нем - критяне.
Вот костер их на берегу,
Выйди – заговорят открыто…
Говорят, что критяне лгут,
Отвечая: «Мы – люди Крита».
…Кто ковал им тогда – мечи,
Восемь ярких лучей металла,
Что на знамени… Стой, молчи,
Наблюдай – как глядят устало.
Кто учил их словам: «Забудь, -
(До земли наклонясь над чашей) –
Никогда, никогда не будь,
Не желай быть одним из наших –
С боем двигаться по зиме
(Протоптаться на том же месте), -
Мы едины: мы все – во Тьме,
Ибо кончилась наша эстель».
Не страшись, но себе не лги.
Хлеб протянут – легко бери ты.
Но не слушай речей, беги,
Хочешь – посуху прямо с Крита,
Как сумеешь, хоть через льды,
По жаре и осенней стыни –
Прочь от дружбы их и вражды,
И от проклятой их святыни.
*
…Но слова расплескались впрок,
Разошлись по морям волнами,
И теперь у любых дорог
Вдалеке – золотое знамя.
[Вариант последнего четверостишия:
Но слова расплескались впрок
И шевелятся в каждом миге…
Худо, милый? Тебе – урок:
Не мешай в голове две книги.]
11.12.04, ползучая глосса на Лю и немного – на Анариона
Вообще, из песен верности мне нравятся едва ли не все.
П.с. И еще вот это - пусть будет:
*Не хотел очнуться, переболев*,
Но тебе достался настырный брат.
Не хотел остаться и в этой мгле,
Меж тенями странствовать до утра.
*А чего хотел-то - и сам не знал*,
Может быть, покоя добыть душе?
Твердо верил: плаванье - не финал,
Для тебя финал миновал уже.
Покидали Гавани по весне -
В плащ тяжелый кутался, как зимой.
Продолжалось плаванье в каждом сне, -
Только пламя пенилось за кормой.
А еще мне "Срез эпохи" нравится - практически целиком. И из новых стихов тоже некоторые. И из не очень новых. Нонадо же и совесть иметь самые любимые, все же, эти.
И отmorra_winter Гумилев. Не уточняется, какой, я выбрала старшего.
Вообще-то больше всего мне нравится Дракон А еще - этот эпизод из поэмы "Два сна" :
Старинный бронзовый дракон
Ворчал на каменных воротах:
«Я пять столетий здесь стою,
А простою еще и десять,
Судьбу тревожную мою
Как следует мне надо взвесить.
Одни и те же на крыльце
Китаечки и китайчонки,
Я помню бабушку Лай-Це,
Когда она была девчонкой.
Одной приснится страшный сон,
Другая влюбится в поэта,
А я, семейный их дракон,
Я должен отвечать за это?»
А если именно стихи - то нравится мне очень многое, выбрать сложно. Ранние стихи,которые как сказки и "Слово" и "Память" и "Заблудившийся трамвай", "Маргарита" и "Памяти Анненского"... Очень трудно выбрать самое-самое любимое, к тому же, это меняется. Его видение мира - оно какое-то очень близкое.
Так что под катом будет несколько, а без ката... Долго думала между "Я и вы" и этой вещью, пусть, все же, будет она, хотя это дело настроения:
Мои читатели
Старый бродяга в Аддис-Абебе,
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи.
Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, весёлой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.
Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.
И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: я не люблю вас,
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти и не возвращаться больше.
А когда придет их последний час,
Ровный, красный туман застелит взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю,
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно Его суда.
Я и Вы
Да, я знаю, я вам не пара,
Я пришел из иной страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны.
Не по залам и по салонам
Темным платьям и пиджакам —
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
Я люблю — как араб в пустыне
Припадает к воде и пьет,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждет.
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще,
Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник, мытарь
И блудница крикнут: вставай!
Леопард
Если убитому леопарду не опалить
немедленно усов, дух его будет
преследовать охотника.
Абиссинское поверье.
Колдовством и ворожбою
В тишине глухих ночей
Леопард, убитый мною,
Занят в комнате моей.
Люди входят и уходят,
Позже всех уходит та,
Для которой в жилах бродит
Золотая темнота.
Поздно. Мыши засвистели,
Глухо крякнул домовой,
И мурлычет у постели
Леопард, убитый мной.
— По ущельям Добробрана
Сизый плавает туман,
Солнце, красное, как рана,
Озарило Добробран.
— Запах меда и вервены
Ветер гонит на восток,
И ревут, ревут гиены,
Зарывая нос в песок.
— Брат мой, брат мой, ревы слышишь,
Запах чуешь, видишь дым?
Для чего ж тогда ты дышишь
Этим воздухом сырым?
— Нет, ты должен, мой убийца,
Умереть в стране моей,
Чтоб я снова мог родиться
В леопардовой семье. —
Неужели до рассвета
Мне ловить лукавый зов?
Ах, не слушал я совета,
Не спалил ему усов!
Только поздно! Вражья сила
Одолела и близка:
Вот затылок мне сдавила,
Точно медная, рука…
Пальмы… с неба страшный пламень
Жжет песчаный водоем…
Данакиль припал за камень
С пламенеющим копьем.
Он не знает и не спросит,
Чем душа моя горда,
Только душу эту бросит,
Сам не ведая куда.
И не в силах я бороться,
Я спокоен, я встаю,
У жирафьего колодца
Я окончу жизнь мою.
Норвежские горы
Я ничего не понимаю, горы:
Ваш гимн поет кощунство иль псалом,
И вы, смотрясь в холодные озера,
Молитвой заняты иль колдовством?
Здесь с криками чудовищных глумлений,
Как сатана на огненном коне,
Пер Гюнт летал на бешеном олене
По самой неприступной крутизне.
И, царств земных непризнанный наследник,
Единый побежденный до конца,
Не здесь ли Бранд, суровый проповедник,
Сдвигал лавины именем Творца?
А вечный снег и синяя, как чаша
Сапфирная, сокровищница льда!
Страшна земля, такая же, как наша,
Ноне рождающая никогда.
И дивны эти неземные лица,
Чьи кудри — снег, чьи очи — дыры в ад,
С чьих щек, изрытых бурями, струится,
Как борода седая, водопад.
ТОТ, ДРУГОЙ
Я жду, исполненный укоров:
Но не веселую жену
Для задушевных разговоров
О том, что было в старину.
И не любовницу: мне скучен
Прерывный шепот, томный взгляд,
И к упоеньям я приучен,
И к мукам горше во сто крат.
Я жду товарища, от Бога
В веках дарованного мне
За то, что я томился много
По вышине и тишине.
И как преступен он, суровый,
Коль вечность променял на час,
Принявши дерзко за оковы
Мечты, связующие нас.
Канцона
Храм Твой, Господи, в небесах,
Но земля тоже Твой приют.
Расцветают липы в лесах,
И на липах птицы поют.
Точно благовест Твой, весна
По веселым идет полям,
А весною на крыльях сна
Прилетают ангелы к нам.
Если, Господи, это так,
Если праведно я пою,
Дай мне, Господи, дай мне знак,
Что я волю понял Твою.
Перед той, что сейчас грустна,
Появись, как Незримый Свет,
И на все, что спросит она,
Ослепительный дай ответ.
Ведь отрадней пения птиц,
Благодатней ангельских труб
Нам дрожанье милых ресниц
И улыбка любимых губ.
Портрет мужчины
Картина в Лувре работы неизвестного
Его глаза — подземные озера,
Покинутые царские чертоги.
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о Боге.
Его уста — пурпуровая рана
От лезвия, пропитанного ядом.
Печальные, сомкнувшиеся рано,
Они зовут к непознанным усладам.
И руки — бледный мрамор полнолуний,
В них ужасы неснятого проклятья,
Они ласкали девушек-колдуний
И ведали кровавые распятья.
Ему в веках достался странный жребий —
Служить мечтой убийцы и поэта,
Быть может, как родился он — на небе
Кровавая растаяла комета.
В его душе столетние обиды,
В его душе печали без названья.
На все сады Мадонны и Киприды
Не променяет он воспоминанья.
Он злобен, но не злобой святотатца,
И нежен цвет его атласной кожи.
Он может улыбаться и смеяться,
Но плакать… плакать больше он не может.
Когда я был влюблен…
Когда я был влюблен (а я влюблен
Всегда — в поэму, женщину иль запах),
Мне захотелось воплотить свой сон
Причудливей, чем Рим при грешных папах.
Я нанял комнату с одним окном,
Приют швеи, иссохшей над машинкой,
Где, верно, жил облезлый старый гном,
Питавшийся оброненной сардинкой.
Я стол к стене придвинул; на комод
Рядком поставил альманахи «Знанье»,
Открытки — так, чтоб даже готтентот
В священное б пришел негодованье.
Она вошла спокойно и светло,
Потом остановилась изумленно,
От ломовых в окне тряслось стекло,
Будильник тикал злобно-однотонно.
И я сказал: «Царица, вы одни
Сумели воплотить всю роскошь мира,
Как розовые птицы — ваши дни,
Влюбленность ваша — музыка клавира.
Ах! Бог любви, загадочный поэт,
Вас наградил совсем особой меткой,
И нет таких, как вы…» Она в ответ
Задумчиво кивала мне эгреткой.
Я продолжал (и резко за стеной
Звучал мотив надтреснутой шарманки):
«Мне хочется увидеть вас иной,
С лицом забытой Богом гувернантки;
И чтоб вы мне шептали: „Я твоя“,
Или еще: „Приди в мои объятья“.
О, сладкий холод грубого белья,
И слезы, и поношенное платье».
А уходя, возьмите денег: мать
У вас больна, иль вам нужны наряды…
…Мне скучно всё, мне хочется играть
И вами, и собою, без пощады…»
Она, прищурясь, поднялась в ответ,
В глазах светились злоба и страданье:
«Да, это очень тонко, вы поэт,
Но я к вам на минуту… до свиданья!»
Прелестницы, теперь я научён,
Попробуйте прийти, и вы найдете
Духи, цветы, старинный медальон,
Обри Бердслея в строгом переплете.
Нигер
Я на карте моей под ненужною сеткой
Сочиненных для скуки долгот и широт,
Замечаю, как что-то чернеющей веткой,
Виноградной оброненной веткой ползет.
А вокруг города, точно горсть виноградин,
Это — Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту,
Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,
Точно бой барабанов, он будит мечту.
Но не верю, не верю я, справлюсь по книге,
Ведь должна же граница и тупости быть!
Да, написано Нигер… О, царственный Нигер,
Вот как люди посмели тебя оскорбить!
Ты торжественным морем течешь по Судану,
Ты сражаешься с хищною стаей песков,
И когда приближаешься ты к океану,
С середины твоей не видать берегов.
Бегемотов твоих розоватые рыла
Точно сваи незримого чудо-моста,
И винты пароходов твои крокодилы
Разбивают могучим ударом хвоста.
Я тебе, о мой Нигер, готовлю другую,
Небывалую карту, отраду для глаз,
Я широкою лентой парчу золотую
Положу на зелёный и нежный атлас.
Снизу слева кровавые лягут рубины,
Это — край металлических странных богов.
Кто зарыл их в угрюмых ущельях Бенины
Меж слоновьих клыков и людских черепов?
Дальше справа, где рощи густые Сокото,
На атлас положу я большой изумруд,
Здесь богаты деревни, привольна охота,
Здесь свободные люди, как птицы поют.
Дальше бледный опал, прихотливо мерцая
Затаенным в нем красным и синим огнем,
Мне так сладко напомнит равнины Сонгаи
И султана сонгайского глиняный дом.
И жемчужиной дивной, конечно, означен
Будет город сияющих крыш, Тимбукту,
Над которым и коршун кричит, озадачен,
Видя в сердце пустыни мимозы в цвету,
Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,
Чье дыханье пьяней бальзамических смол,
И фонтаны в садах и кровавые розы,
Что венчают вождей поэтических школ.
Сердце Африки пенья полно и пыланья,
И я знаю, что, если мы видим порой
Сны, которым найти не умеем названья,
Это ветер приносит их, Африка, твой!
(Какая карта! Вот такое бы нарисовать..)
Предзнаменование
Мы покидали Соутгемптон,
И море было голубым,
Когда же мы пристали к Гавру,
То черным сделалось оно.
Я верю в предзнаменованья,
Как верю в утренние сны.
Господь, помилуй наши души:
Большая нам грозит беда.
Спасибо вам, друзья, прекрасные вы люди. Благодаря вам перечитала сегодня много замечательных стихов.
Да, могу дать кому-нибудь, но мне, наверное, не стоит - если только очень хочется узнать, что мне нравится вот у этого автора, но отвечу я очень нескоро, если вообще отвечу.
fredmaj - Мышь, kemenkiriСамое любимое, пожалуй, это.
Золотое "Слово" (1?)
Я завелась с одного имени: по приезде с игры лазила по сети "на знакомые слова" и узрела перевод (а раньше - не задумывалась как-то): "Мальбет - "золотое слово"". Ассоциация на именно что "Слово" - "...о полку Игореве" которое, была мгновенной с желанием заменить Святослава, что изронил - вот, вот! - золотое слово, со слезами смешанное, - на Мальбета, ибо слезам там самое место...
Но в результате перечитывания Слова пока вылезло ВОТ ЭТО...
И промолвил Гзак Кончаку:
«У меня рюкзак на станке,
У меня ветра начеку,
У меня Донец на замке».
Но ему ответил Кончак –
Было орэ у Кончака:
«Про него ветра промолчат,
Путь его укроет река,
Отведет глаза нам огонь,
По зиме запутает наст…
Обойдемся, Гзак, без погонь.
Обойдется Игорь без нас».
Теребил колчан – предрекал:
«Хоть ты, Гзак, велик и пальцат,
Не опасна князю река –
У него ведь нету Кольца.
А удержишь все же, мой свет, -
И с рассветом в земли твои
Вступит Дева-Сила и вслед
Ей заголосят соловьи,
И оковы-стены падут…
Стен не держишь? Башенки веж.
…Так что, хоть себе на беду,
Но за камышовый рубеж
Убежит… А впрочем – уже:
Слышишь, как притихла река?»
О кольце, о деве сюжет
Оставался новым векам.
Времени не скажешь «Назад!»,
Только зверем мечется мысль.
Вещи распаковывал Гзак,
Чашу доставал под кумыс.
И печаль у Гзака остра,
Тяжела его голова,
Он сидит всю ночь у костра,
Как Тьмутараканский болван.
17.05.04, после «Слова»
Даниляколь. Осень
(Песенка на всю ночь)
Удержись за уздечку - да правой рукой,
Слева будут закат, пустота и покой.
Осень ткет тишину, небо – ткацкий ей стан…
Под небесной дерюгою спит Казахстан.
Трав запутанных вязь – где найдешь здесь леса?
В поле – желтым промазанная полоса,
А вокруг – лишь извечная суть этих мест:
Полустепь… Полумгла, полувзгляд, полужест.
Полужест на века – пальцев полуизгиб.
Мы в дороге пока – да не видно не зги.
Кто там кроки чертил? Неужели соврал?
Вся реальность уже – за рекою Урал…
Вся реальность уже – двух коней полурысь,
Да несытой душе путь един вглубь и ввысь, -
Лишь бы ёкнуло сладко – миры ли, века…
Только черной перчаткой на горло – тоска.
Ты, привыкший к своей темноте, посмотри,
Как отчаянно жили мы те сентябри! –
Изникая на треть, докопать, добежать…
…Руки не отогреть и поводья не сжать.
Ты, привыкший к пути и бездомью без дна,
Знаешь сам, как к пяти эта степь холодна.
Подари мне костер у курганной щеки –
Ты, кто линии стер и с души и с руки.
…Огоньков половодье вдали. Повезло.
Пусть упали поводья давно на седло.
Этот холм, эти башни…
Ох, кто-то соврал,
Порешив, что за поймой – всегдашний Урал…
Удержись за уздечку – да правой рукой.
Как же холод извечный похож на покой!
Как молчанье похоже на верный ответ…
…Льдистый отблеск на коже и бледный рассвет…
17.04.2002, ночь – утро
(а еще мне нравится, как Мыши ее поют)
НА МОТИВ СКАДИ*
(* «И в тряске, и в давке...»)
Примета 2001 года –
Я все начинаю впервой.
Мне – путь на восток, мне – игра и свобода,
И шанс не дружить с головой.
Я торю дороги, я мучаю струны,
Влетаю с размаху в стекло...
Моя золотистая, легкая руна,
За что же мне так повезло?
Мои города стоят парочки Даний –
В них правят одни нелады.
А мудрые прочат мне ворох страданий,
И не обещают сады.
Владыка судьбы, вы откажете ль даме
В пригоршне такой чепухи?
...Всё степи и степи – моими садами,
Но зреют и зреют стихи.
Привычно себя заложив с потрохами,
Сама же признала стократ,
Что я угодила своими стихами
В единственный верный квадрат.
И поздно кричать: «Отпустите обратно!» –
И рвать распечатки из рук,
Своей головой, безнадежно квадратной,
Вписавшись в сей замкнутый круг.
Для славы ль пишу? Нет, берите уж выше –
Всё в этом году по плечу!
В награду обещаны желтые мыши –
Ну что ж, я сполна отплачу.
Не скажут ли после: «Напрасно старалась
Строкой отвести тьму и зло»?
...Судьба моя, Майтимо, горькая радость,
За что же мне так повезло?
ПРИГЛАШЕНИЕ
Грабим, словно судим,
Словно правды ради.
Лучшая из судеб –
Чертежом в тетради,
По жаре и пыли –
Лучшая из судеб,
Хоть бы и в могиле
Ничего не будет.
Пустота поманит,
Дождь предложит помощь…
Помнишь, в Арамане
Было хуже – помнишь?
Лился сумрак сонный,
Горестям охрана…
Дождь среди сезона –
Рано, рано, рано!
Рана – как расплата,
Знак конца, что брезжит.
Не родись крылатым –
Обдерут, обрежут,
На черченья нужды
Изведут, на перья…
Тело станет чуждым –
Кто, скажи, теперь я?
Если нас осудят –
Только правды ради.
Лучшая из судеб –
Не родиться в Арде.
Хоть в пивном Шумере,
При Иване Грозном…
Только в высшей мере
Поздно, поздно, поздно!
По знакомым лицам,
По заросшим склонам,
Где в ущерб столицам –
Нищета сезона,
Где до края зноя
Грех молить о чуде,
Где всегда иное
Было, есть и будет.
Будет имя платой,
Будет битва Пятой…
Не родись крылатой,
А родись с лопатой,
Чтоб, когда нисходит
Худшая из судеб,
Не отбиться – хоть бы
Крикнуть право будет:
«Aiya, сладость лета,
Горшая на свете!
Если песня спета,
Пусть уносит ветер,
Aiya, бьется море,
В кромку мела – травы,
Мы свое отспорим,
Хоть мы и не правы.
Aiya…»
13.07.2002, перед дождем
Антиисторическая баллада
Академик привычно мечтал о двенадцатом веке,
Проектировал терем бревенчатый вольному князю,
Размещал меч варяжий, фиал, привезенный "из греки",
Ломкий свиток о травах, увитый латинскою вязью.
Измерял галерею шагами, делил на сажени,
Даже к граням оконца аршин приложил втихомолку:
"Все прилажено, княже, гряди от пиров и сражений,
Все дружины вперед, без дорог, перекинувшись волком!"
Академик любил реконструкции вольное право,
Длил сравнения лесть: книжник, конник, нестарый мужчина...
А в единой строке встал Всеславур на месте Всеслава.
...Так и бродит эльфийская тень в монографии чинной.
Тронет тканый футляр - сам собой раскрывается травник,
Пред мечом повторяет стихи на Высоком Наречьи...
Академик в тревоге. Его успокоил бы правнук,
Да тому глубоко безразличны дела человечьи.
Жаркой клятвой томим, он сражения ищет. Но странно:
Ныне волчьи следы прочь от черной ведут цитадели!
Видно, полоцкий князь пробежал по равнине Лотланна,
Да на Русь повернул, в налетевшей растаяв метели.
3 февраля 2001
Увечный король. Как меча рукоять,
Судьба тебя вынет из ножен, -
И будешь у Вечности вечно стоять,
У края, у бездн и подножий.
И, душу зажав в опустевшей горсти, -
Обугленной, треснувшей кожей, -
Ты так и не сможешь промолвить "Прости", -
Решив, что ответ невозможен.
Но Некто, тебя осеняя плащом
Из света (и свет - твое ложе),
Вернет тебя в мир, где ты будешь прощен,
Затем, что иной - невозможен.
Отчетлив и вечен, на ветер и боль
Себя отдавая без боя,
Уже не увечен, уже не король,
Отныне ты будешь - собою.
19.12.03
Dispossessed - 2
или
"Уходили то все же - жить..."
- Кто знал, что через пятьдесят
Лет.... шестьдесят? Какая разница!..
На ветках яблоки висят,
А Химринг строится и красится.
И будет урожай - держись!
Держи корзину, как сумеется...
Кто знал, что можно будет - жить,
А тьма и гибель - перемелются?
Кто отрекался, проклинал,
Пил жадно воздух, тьмой разреженный, -
Никто не ведал и не знал,
И даже может быть - не брезжило.
Я уходил на рубежи,
И приучал себя к зиме еще...
Кто знал, что можно будет - жить?
Всё тот же, сам едва умеющий.
Я смерти ждал - и вышел в сад.
(Ждал смерти? - им однажды пройденной...)
И вот - не берег, не леса,
Но земли эти будут *родиной*,
И уж отсюда не уйду,
А эти ветви - подтверждение...
...Там яблоки висят в саду
И размышляют о Падении.
* * * *
И все это – правда.
И болью на убыль уносится дождь.
Мы выбрали право –
Замерзшие губы и «Врешь, не уйдешь».
От каменных стен и высокого града
Мы – дар Пустоте.
…Если все это – правда.
Мы выбрали ветер,
И красный закат, и обрубок Луны.
Но с белых соцветий –
Такая тоска по стране тишины!
Желанный покой –
Захлебнуться бы в пене и свете…
Нет, слишком легко.
И к тому же – мы выбрали ветер.
Не ладится вера,
Но камень на камень – в стене как в щите.
Мы верности мера,
Мы Долгого мира тревожная тень.
Мы приступа ярость и тяжкая сила примера.
Судьба состоялась.
Вот только – не ладится вера.
Холмы и прохлада –
Бескрайнего мира бездонны дары.
Не славы, не сладу
С веками прошу у вершителей этой игры –
Мы выбрали мир,
И себя, и да будет расплата:
Мы станем людьми.
Но вернутся – холмы и прохлада.
….По лопнувшей вере –
И капли видений, и камнем – утрата.
Не клялся, но верю,
Что близится день, и что все это – правда.
16.07.2002, закат
* * * *
…И каждый зачерпнул из родника.
(Спокойная зеленая долина,
Привал, что будет мирным, но недлинным).
Один лишь ждал, не спешившись, пока
Иные пьют. Скажу ль – вынослив? Горд?
Я зачерпну еще. Испей, мой лорд.
…И отступился в мягкую траву –
Прозрачность вод в словах неизмерима –
И вдруг прочел (или – услышал зримо):
«Коснусь воды – поверю, что живу».
Я на два шага слепо отступил
И не смотрел, как он с ладони пил.
..И будет день, когда падет земля –
Как дело наше – в руки небосвода, -
Что в этот день, когда иных свобода
Расплещется, иных же веселя,
Внести осмелюсь в призрачный чертог?
Тебе – тех вод обещанный глоток.
07.06.2002 2:51, глюк по Анариону (отслушано 1,5 кассеты)
[Тени Долгого Мира] Вот это тоже одно из любимых.
«Надеяться – больно. Уж лучше – покой», -
Почти что улыбка - на губы,
И бережно, как обожженной рукой,
Сжимаешь наполненный кубок.
Быть может… Но все-таки много больней,
Скользя в неизбежную бездну,
Не видеть ни перед собой, ни за ней
Хоть малости, духу любезной, -
Надежды. А впрочем, не ты ли – лишен
Хотя бы возможности этой?
…Отчаянно, как обожженной душой –
В пространство, не чая ответа.
И те, что сникали, и те, что тогда
Клялись не пустить к тебе осень
(А то, что в бокале – какая беда,
Что было не выпито вовсе?) –
Такая беда и такая тоска –
Мы все твоей крови и крова
Причастники. …Годы текут, как река,
Ветра хлещут стены сурово,
А солнце сквозь пряные травы слепит,
Но Север – так явственно – рядом…
И скачет надежда твоя по степи
От Хитлума с малым отрядом.
03.08.03, отвал, посвящается пению «Надежда – мой компас земной»
* * * * (и это тоже)
Словно лист опадает – века,
Словно ветер по листьям гуляет,
Но никто, никогда и никак
Мою верность не определяет.
Знаешь, верность приходит сама,
Не прося и не требуя даже,
Только в ночь отступают дома,
На какие она не укажет,
Только в ночь пролегают шаги –
Как обманчиво мирно и звездно! –
Оглянись, отшатнись, убеги, -
Ты успеешь, спасешься, - но поздно, -
Словно лист обрывается в ночь,
Словно ветер колотится в двери…
Не успеть, не сдержать, не помочь,
Так хотя бы останешься – верен.
Пепельный вальс
Видно, верят - шли мы наяву
Морем вброд, -
Те, кто Домом Пламени зовут
Мой народ,
Верят - высекает искры гнев
Наших глаз…
Только пепел знает об огне
Лучше нас.
Странно - повторяют до сих пор
Тот рассказ,
Что народу искаженный лорд -
В самый раз,
Если уж не свел его на нет
Меч судьбы…
Только пепел знает об огне -
Он там был.
А когда сорвался счет потерь
Вновь во тьму,
Так ты и не понял, как теперь -
Одному?
Тенью промелькнуть в чужой судьбе -
Тоже честь…
…Только пепел знает о тебе,
Кто ты есть…
Кровь, серебро,
Пух и перо,
Пламя, полет, цепи,
Все это блажь,
Путь, да не наш,
Истина - лишь пепел…
* * * *
Что я должен до смерти, кому,
Что все время да слева болит?…
? (из репертуара Потани)
Не насытится Времени пасть,
Но останется вечная честь,
Высшей милости странная масть:
Благодарность за то, что ты есть.
…Шаг к нему (там, где мог бы – и два)
Болью, жалостью, даже – мечтой…
А в ответ – как себя отдавал,
Воздавая почти ни за что.
А твердили-то: холоден, горд,
И в надменность одет как в броню…
По зиме – не забыть до сих пор –
Он все жался поближе к огню,
Все искал, прислоняясь к стене,
До ожога нагретую печь…
Об иной и не знаю броне.
(Не расплавить ее, не рассечь…)
А потом – жар и холод погонь,
Через боль, до затменья ума…
Говорят: «Их одежды – огонь».
Что же мнится мне в пламени тьма?
Что же меркнет, туманится свет,
Как затменьем, по кромке судьбы?
…Мой последний неравный ответ:
Благодарность за то, что ты был.
…И никак не вернет в ту же тьму
Путь мой, бремя бескрайней земли….
Что я должен – и в смерти – ему,
Если имя, как рана, болит?
Второе отречение
- Как ты для себя видишь отречение от Клятвы?
- С подоконника.
(Несостоявшийся разговор)
"Я отрекаюсь, ибо с меня довольно".
В речь облекаюсь, ибо еще безвольно
Не прилагаюсь к Клятве, еще живую
Душу собой являю, я - существую.
Небо снижаясь, падает? Нет, на месте.
Я продолжаюсь, не удостоен мести.
Раньше бы, чудо... Тенью: "Еще раскаюсь..."
Прочь! И покуда, радостью - "Отрекаюсь!"
Обморок звуков. "Подло!" и "Незаконно!" -
Шум суетливый. Тень при стекле оконном,
Мысли обрывок, свет от окна нерезкий...
И, как с обрыва: "Что еще на повестке?"
01.05.03, приезд Больдога
* * * *
Тем спасение, проклятье - иным,
И при этом - никому не нужны.
А какое у нас чувство вины...
ВОТ ТАКОЕ у нас чувство вины!...
А какая нам дорога назад -
Вражий дротик на любом рубеже.
..Ну а то, что голубые глаза
Сотню лет не замечают уже.
А какой у нас был Мир... Не проси
Рассказать: он просто был, и - иным...
...И не знает, что, быть может, красив,
Тот, стоящий у изгиба стены.
(мне упорно видится, что оно про Нильдо)
Полудикая неохота
Написалось. Поводом была случайно попавшаяся на глаза фраза в ЖЖ вообще не про то.
Так закрывайте покрепче и окна и двери,
Не доверяя благому раскладу планет!
Нынче такое поветрие (или поверье?) –
То, что и было, и есть, только все-таки – нет.
Только не нужно бы – дрожи, холодного пота,
Глупых заклятий, замков, помраченья ума…
Это не дикая – и вообще не охота,
Разве что стража – извечной границы, где тьма.
Не собирайте дружину, народное вече,
Это – не враг: их до мути боятся враги.
…Тот, кто на «Вечен?» привычно откликнется :«Нечем», -
Старший у них. Отступи хоть на шаг… Не беги! –
Порчи не будет. Но хватит и беглого взгляда, -
Серого, темного, черно-бездонного, в ночь, -
Чтобы понять, до чего же отчаянно надо –
Но ни за что и ничем не сумеешь помочь.
Если бы кто-то иному исходу поверил, -
Это не просто, хоть слово узнав! Не спеши…
Всадники едут. В селенье закрыты все двери.
Только страшнее – закрытые двери души.
22.04.2009
... и что интересно, представляются мне не призраки и глюки, а какие-то вполне реальные товарищи совсем-уже-Конца-Эпохи - и какие-нибудь совсем дикие люди. Которые уже прежнюю расстановку сил в Белерианде не застали совсем. Смешанное племя Эстолада? Халадины? А может, эти - вообще из-за гор, Белерианда не видели, пока он не утонул...
Фингон. Клятва.
Я имею на тебя право.
Я не верую в тщету чуда.
Хоть бы прочие кругом - правы,
Не устану, снова звать буду.
Сдвинул сердце я твое трижды
С мертвой точки тишины, с края.
Я добьюсь тебя. Дойду. Выжду.
Я не верую, хотя - знаю:
Это тело вряд ли жить сможет.
Слышишь - сотней голосов ноют:
"Он не выживет - собой". Что же!
Обещаю: будет жить - мною.
Зря ли был я - черных стен выше,
Где до неба и земли - равно?
Я тебя не отпущу, слышишь?
Я имею на тебя право.
...Листья падают - твоей масти.
Сквозь отчаянье кричу тьме я:
"Я ведь Нолдо, я и сам - мастер,
Я небывшее творить смею!"
Без ответа - плач ваш и яд ваш:
Слишком больно - вслух о том чуде.
Без свидетелей - моя клятва,
Не угроза, но обет: "Будет".
Нужно - черную твою гостью
Встречу грудью и уйду - выше...
Я столетья отдаю горстью.
Проживи их за меня, слышишь?
22-23.08 2001, Малаховка-Люберцы-Часовня
И напоследок:
ТЕПЕРЬ И ВСЕГДА
Видишь облако? В нем алмаз. Кто теперь за кого в ответе?
Не за страх, а за совесть - враз отрекаясь от всех на свете,
Нарезая круги во тьме, натыкаясь во тьме на ели,
С боем двигаясь по зиме - на одной заводной эстели,
Раздавая удары впрок, развернув золотое знамя
Лгут критяне. Тебе урок - никогда не общайся с нами.
Любелия, «Критская тема»
Если яркий огонь горит –
И пугает, и ближе тянет.
Если остров зовется Крит –
Вероятно, на нем - критяне.
Вот костер их на берегу,
Выйди – заговорят открыто…
Говорят, что критяне лгут,
Отвечая: «Мы – люди Крита».
…Кто ковал им тогда – мечи,
Восемь ярких лучей металла,
Что на знамени… Стой, молчи,
Наблюдай – как глядят устало.
Кто учил их словам: «Забудь, -
(До земли наклонясь над чашей) –
Никогда, никогда не будь,
Не желай быть одним из наших –
С боем двигаться по зиме
(Протоптаться на том же месте), -
Мы едины: мы все – во Тьме,
Ибо кончилась наша эстель».
Не страшись, но себе не лги.
Хлеб протянут – легко бери ты.
Но не слушай речей, беги,
Хочешь – посуху прямо с Крита,
Как сумеешь, хоть через льды,
По жаре и осенней стыни –
Прочь от дружбы их и вражды,
И от проклятой их святыни.
*
…Но слова расплескались впрок,
Разошлись по морям волнами,
И теперь у любых дорог
Вдалеке – золотое знамя.
[Вариант последнего четверостишия:
Но слова расплескались впрок
И шевелятся в каждом миге…
Худо, милый? Тебе – урок:
Не мешай в голове две книги.]
11.12.04, ползучая глосса на Лю и немного – на Анариона
Вообще, из песен верности мне нравятся едва ли не все.
П.с. И еще вот это - пусть будет:
*Не хотел очнуться, переболев*,
Но тебе достался настырный брат.
Не хотел остаться и в этой мгле,
Меж тенями странствовать до утра.
*А чего хотел-то - и сам не знал*,
Может быть, покоя добыть душе?
Твердо верил: плаванье - не финал,
Для тебя финал миновал уже.
Покидали Гавани по весне -
В плащ тяжелый кутался, как зимой.
Продолжалось плаванье в каждом сне, -
Только пламя пенилось за кормой.
А еще мне "Срез эпохи" нравится - практически целиком. И из новых стихов тоже некоторые. И из не очень новых. Но
И от
morra_winter Гумилев. Не уточняется, какой, я выбрала старшего.Вообще-то больше всего мне нравится Дракон А еще - этот эпизод из поэмы "Два сна" :
Старинный бронзовый дракон
Ворчал на каменных воротах:
«Я пять столетий здесь стою,
А простою еще и десять,
Судьбу тревожную мою
Как следует мне надо взвесить.
Одни и те же на крыльце
Китаечки и китайчонки,
Я помню бабушку Лай-Це,
Когда она была девчонкой.
Одной приснится страшный сон,
Другая влюбится в поэта,
А я, семейный их дракон,
Я должен отвечать за это?»
А если именно стихи - то нравится мне очень многое, выбрать сложно. Ранние стихи,которые как сказки и "Слово" и "Память" и "Заблудившийся трамвай", "Маргарита" и "Памяти Анненского"... Очень трудно выбрать самое-самое любимое, к тому же, это меняется. Его видение мира - оно какое-то очень близкое.
Так что под катом будет несколько, а без ката... Долго думала между "Я и вы" и этой вещью, пусть, все же, будет она, хотя это дело настроения:
Мои читатели
Старый бродяга в Аддис-Абебе,
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов.
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи.
Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, весёлой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.
Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.
И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: я не люблю вас,
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти и не возвращаться больше.
А когда придет их последний час,
Ровный, красный туман застелит взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю,
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно Его суда.
Я и Вы
Да, я знаю, я вам не пара,
Я пришел из иной страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны.
Не по залам и по салонам
Темным платьям и пиджакам —
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
Я люблю — как араб в пустыне
Припадает к воде и пьет,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждет.
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще,
Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник, мытарь
И блудница крикнут: вставай!
Леопард
Если убитому леопарду не опалить
немедленно усов, дух его будет
преследовать охотника.
Абиссинское поверье.
Колдовством и ворожбою
В тишине глухих ночей
Леопард, убитый мною,
Занят в комнате моей.
Люди входят и уходят,
Позже всех уходит та,
Для которой в жилах бродит
Золотая темнота.
Поздно. Мыши засвистели,
Глухо крякнул домовой,
И мурлычет у постели
Леопард, убитый мной.
— По ущельям Добробрана
Сизый плавает туман,
Солнце, красное, как рана,
Озарило Добробран.
— Запах меда и вервены
Ветер гонит на восток,
И ревут, ревут гиены,
Зарывая нос в песок.
— Брат мой, брат мой, ревы слышишь,
Запах чуешь, видишь дым?
Для чего ж тогда ты дышишь
Этим воздухом сырым?
— Нет, ты должен, мой убийца,
Умереть в стране моей,
Чтоб я снова мог родиться
В леопардовой семье. —
Неужели до рассвета
Мне ловить лукавый зов?
Ах, не слушал я совета,
Не спалил ему усов!
Только поздно! Вражья сила
Одолела и близка:
Вот затылок мне сдавила,
Точно медная, рука…
Пальмы… с неба страшный пламень
Жжет песчаный водоем…
Данакиль припал за камень
С пламенеющим копьем.
Он не знает и не спросит,
Чем душа моя горда,
Только душу эту бросит,
Сам не ведая куда.
И не в силах я бороться,
Я спокоен, я встаю,
У жирафьего колодца
Я окончу жизнь мою.
Норвежские горы
Я ничего не понимаю, горы:
Ваш гимн поет кощунство иль псалом,
И вы, смотрясь в холодные озера,
Молитвой заняты иль колдовством?
Здесь с криками чудовищных глумлений,
Как сатана на огненном коне,
Пер Гюнт летал на бешеном олене
По самой неприступной крутизне.
И, царств земных непризнанный наследник,
Единый побежденный до конца,
Не здесь ли Бранд, суровый проповедник,
Сдвигал лавины именем Творца?
А вечный снег и синяя, как чаша
Сапфирная, сокровищница льда!
Страшна земля, такая же, как наша,
Ноне рождающая никогда.
И дивны эти неземные лица,
Чьи кудри — снег, чьи очи — дыры в ад,
С чьих щек, изрытых бурями, струится,
Как борода седая, водопад.
ТОТ, ДРУГОЙ
Я жду, исполненный укоров:
Но не веселую жену
Для задушевных разговоров
О том, что было в старину.
И не любовницу: мне скучен
Прерывный шепот, томный взгляд,
И к упоеньям я приучен,
И к мукам горше во сто крат.
Я жду товарища, от Бога
В веках дарованного мне
За то, что я томился много
По вышине и тишине.
И как преступен он, суровый,
Коль вечность променял на час,
Принявши дерзко за оковы
Мечты, связующие нас.
Канцона
Храм Твой, Господи, в небесах,
Но земля тоже Твой приют.
Расцветают липы в лесах,
И на липах птицы поют.
Точно благовест Твой, весна
По веселым идет полям,
А весною на крыльях сна
Прилетают ангелы к нам.
Если, Господи, это так,
Если праведно я пою,
Дай мне, Господи, дай мне знак,
Что я волю понял Твою.
Перед той, что сейчас грустна,
Появись, как Незримый Свет,
И на все, что спросит она,
Ослепительный дай ответ.
Ведь отрадней пения птиц,
Благодатней ангельских труб
Нам дрожанье милых ресниц
И улыбка любимых губ.
Портрет мужчины
Картина в Лувре работы неизвестного
Его глаза — подземные озера,
Покинутые царские чертоги.
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о Боге.
Его уста — пурпуровая рана
От лезвия, пропитанного ядом.
Печальные, сомкнувшиеся рано,
Они зовут к непознанным усладам.
И руки — бледный мрамор полнолуний,
В них ужасы неснятого проклятья,
Они ласкали девушек-колдуний
И ведали кровавые распятья.
Ему в веках достался странный жребий —
Служить мечтой убийцы и поэта,
Быть может, как родился он — на небе
Кровавая растаяла комета.
В его душе столетние обиды,
В его душе печали без названья.
На все сады Мадонны и Киприды
Не променяет он воспоминанья.
Он злобен, но не злобой святотатца,
И нежен цвет его атласной кожи.
Он может улыбаться и смеяться,
Но плакать… плакать больше он не может.
Когда я был влюблен…
Когда я был влюблен (а я влюблен
Всегда — в поэму, женщину иль запах),
Мне захотелось воплотить свой сон
Причудливей, чем Рим при грешных папах.
Я нанял комнату с одним окном,
Приют швеи, иссохшей над машинкой,
Где, верно, жил облезлый старый гном,
Питавшийся оброненной сардинкой.
Я стол к стене придвинул; на комод
Рядком поставил альманахи «Знанье»,
Открытки — так, чтоб даже готтентот
В священное б пришел негодованье.
Она вошла спокойно и светло,
Потом остановилась изумленно,
От ломовых в окне тряслось стекло,
Будильник тикал злобно-однотонно.
И я сказал: «Царица, вы одни
Сумели воплотить всю роскошь мира,
Как розовые птицы — ваши дни,
Влюбленность ваша — музыка клавира.
Ах! Бог любви, загадочный поэт,
Вас наградил совсем особой меткой,
И нет таких, как вы…» Она в ответ
Задумчиво кивала мне эгреткой.
Я продолжал (и резко за стеной
Звучал мотив надтреснутой шарманки):
«Мне хочется увидеть вас иной,
С лицом забытой Богом гувернантки;
И чтоб вы мне шептали: „Я твоя“,
Или еще: „Приди в мои объятья“.
О, сладкий холод грубого белья,
И слезы, и поношенное платье».
А уходя, возьмите денег: мать
У вас больна, иль вам нужны наряды…
…Мне скучно всё, мне хочется играть
И вами, и собою, без пощады…»
Она, прищурясь, поднялась в ответ,
В глазах светились злоба и страданье:
«Да, это очень тонко, вы поэт,
Но я к вам на минуту… до свиданья!»
Прелестницы, теперь я научён,
Попробуйте прийти, и вы найдете
Духи, цветы, старинный медальон,
Обри Бердслея в строгом переплете.
Нигер
Я на карте моей под ненужною сеткой
Сочиненных для скуки долгот и широт,
Замечаю, как что-то чернеющей веткой,
Виноградной оброненной веткой ползет.
А вокруг города, точно горсть виноградин,
Это — Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту,
Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,
Точно бой барабанов, он будит мечту.
Но не верю, не верю я, справлюсь по книге,
Ведь должна же граница и тупости быть!
Да, написано Нигер… О, царственный Нигер,
Вот как люди посмели тебя оскорбить!
Ты торжественным морем течешь по Судану,
Ты сражаешься с хищною стаей песков,
И когда приближаешься ты к океану,
С середины твоей не видать берегов.
Бегемотов твоих розоватые рыла
Точно сваи незримого чудо-моста,
И винты пароходов твои крокодилы
Разбивают могучим ударом хвоста.
Я тебе, о мой Нигер, готовлю другую,
Небывалую карту, отраду для глаз,
Я широкою лентой парчу золотую
Положу на зелёный и нежный атлас.
Снизу слева кровавые лягут рубины,
Это — край металлических странных богов.
Кто зарыл их в угрюмых ущельях Бенины
Меж слоновьих клыков и людских черепов?
Дальше справа, где рощи густые Сокото,
На атлас положу я большой изумруд,
Здесь богаты деревни, привольна охота,
Здесь свободные люди, как птицы поют.
Дальше бледный опал, прихотливо мерцая
Затаенным в нем красным и синим огнем,
Мне так сладко напомнит равнины Сонгаи
И султана сонгайского глиняный дом.
И жемчужиной дивной, конечно, означен
Будет город сияющих крыш, Тимбукту,
Над которым и коршун кричит, озадачен,
Видя в сердце пустыни мимозы в цвету,
Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,
Чье дыханье пьяней бальзамических смол,
И фонтаны в садах и кровавые розы,
Что венчают вождей поэтических школ.
Сердце Африки пенья полно и пыланья,
И я знаю, что, если мы видим порой
Сны, которым найти не умеем названья,
Это ветер приносит их, Африка, твой!
(Какая карта! Вот такое бы нарисовать..)
Предзнаменование
Мы покидали Соутгемптон,
И море было голубым,
Когда же мы пристали к Гавру,
То черным сделалось оно.
Я верю в предзнаменованья,
Как верю в утренние сны.
Господь, помилуй наши души:
Большая нам грозит беда.
Спасибо вам, друзья, прекрасные вы люди. Благодаря вам перечитала сегодня много замечательных стихов.
Да, могу дать кому-нибудь, но мне, наверное, не стоит - если только очень хочется узнать, что мне нравится вот у этого автора, но отвечу я очень нескоро, если вообще отвечу.
Tags:
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2014-06-17 07:18 am (UTC)no subject
Date: 2014-06-17 06:02 pm (UTC)Визбор.
Тикки.
Йейтс.
Любелия.
Крапивин.
no subject
Date: 2014-06-17 10:51 am (UTC)no subject
Date: 2014-06-17 05:52 pm (UTC)Вероника Долина.
Грачонок.
Киплинг.
Толкин.
Цветаева.
no subject
Date: 2014-06-17 02:54 pm (UTC)А мне можешь дать? :)
Несколько, на выбор(?)
Date: 2014-06-17 05:43 pm (UTC)Блок.
Басё.
Фред.
Тарковский.
no subject
Date: 2014-06-17 05:48 pm (UTC)no subject
Date: 2014-06-17 06:02 pm (UTC)http://cheyzheon.diary.ru/
http://cheyzheon.livejournal.com/
http://people-on-plate.ru/1698/ - здесь с картинками
no subject
Date: 2014-06-17 07:00 pm (UTC)no subject
Date: 2014-06-19 09:06 am (UTC)И, поскольку я не знаю, писал ли стихи господин Шишио - пусть будет господин замком. Переводы нашла здесь:
http://fushigi-dono.diary.ru/p165291724.htm?oam
http://morreth.livejournal.com/1280012.html
Ну и пусть будет Гумилев тоже.
no subject
Date: 2014-06-19 07:18 pm (UTC)А тебе можно предложить автора?
Господин Шишио, есличо, стихов не писал и был вообще совершенно бездуховен.
no subject
Date: 2014-06-19 08:18 pm (UTC)Можно, но отвечу нескоро.
no subject
Date: 2014-06-20 08:23 pm (UTC)Можно про Брюсова и Бернса?
no subject
Date: 2014-06-18 10:23 pm (UTC)no subject
Date: 2014-06-18 11:02 pm (UTC)